Семья Фирсовых переехала в Ленинград в 1935 году, где поселилась в одном из жилых домов в новом комплексе зданий на улице Грота. Этот комплекс был воплощением идей конструктивизма и коллективизма и служил идее построения социализма: дома, фабрика-кухня, прачечная, детские ясли и сад. Единое пространство, по задумке построенное для удовлетворения всех культурно-бытовых нужд, формировало и особый мир, систему взаимного доверия и очень тесных контактов:

Дома были заселены относительно, как я бы сказал сейчас, демократической публикой, во всяком случае, народом попроще. И все же в одном из корпусов была повышенная этажность и более комфортные зоны: например, был ряд квартир с комнатами-выгородками на кухне специально для прислуги. Однако несмотря на такие “классовые” различия, все обитатели комплекса существовали как некая единая среда, и это была среда очень большого доверия друг к другу. Достаточно, например, сказать, что во всем нашем доме (а в нем было 40 квартир) во всех дверях вначале были одинаковые замки и соответственно одинаковые ключи!

Особое место в юношеском становлении Фирсова сыграла немка Эмма Христофоровна, «хозяйка» «красного уголка» жилого комплекса. Вернее, его библиотеки. На деньги ЖАКТа (жилищно-арендного кооперативного товарищества) она приобретала свежие книги и журналы, которые первым делом попадали в руки её «любимчиков» и становились предметом ожесточенной борьбы среди обитателей двора. Юноши в основном конфликтовали за приоритетное право чтения журналов «Костёр» и «Вокруг света». Борис Фирсов как раз входил в категорию «любимчиков», поскольку Эмма Христофоровна дружила с его бабушкой. Наравне с неформальными лидерами двора, учениками старших классов, Фирсов первым знакомился с содержанием «сокровищ» советской периодики:

Один из них, Владимир Быстров, обычно подстерегал меня на выходе из библиотеки и по праву сильного, в чем никто не мог сомневаться, отбирал сокровище, но аккуратно возвращал его на следующий день. После чего наступала моя очередь читать журнал.

Двор становился системой координат, в которой тесные взаимосвязи воспитывали характер детей, старшие из которых именовались «пацанами», а младшие «шкетами». Среди взрослых особенно ценили «шкетов» особой категории – «гогочек». То есть, ребят из приличной семьи, которые слушались родителей и хорошо учились в школе. «Гогочкой» был и Борис Фирсов, который, к тому же, недурно владел скрипкой.

 Иерархии рождались не только ввиду социальных условий жизни двора, но и благодаря внутренним структурам формального и неформального обмена. Старшеклассник Владимир Быстров, например, за деньги мастерски пересказывал прочитанные им книги, а выручку тратил на покупку папирос для себя и приятелей. Фирсов также участвовал в этой дворовой экономике. Вспоминал и о казусах обмена, с которыми ему пришлось столкнуться:

В 1940 году, 22 июня, тетя подарила мне на день рождения три рубля. И сказала: «Купи что хочешь». Я пошел на Большой проспект <…> Выбирал себе подарок. <…> В итоге я сдался и купил за рубль сигару, оставив про запас два рубля. Пришел домой, взял спички и отправился во двор. Соорудил там себе сиденье из кирпичей, сел, надкусил чуть-чуть конец сигары и попытался затянуться. У меня закружилась голова. Кажется, на какую-то секунду я закачался или даже упал. Но падая, я успел сигару «замариновать». <…> Поспал два часа, оклемался. Опять вышел во двор. И тут окончательно понял, что не буду курить эту чертову сигару. Но я же рубль на нее потратил, его надо вернуть. Я вынул «замаринованную» и стал предлагать ее тем, про кого знал, что они курят. А они, видимо, поняли, что я нуждаюсь в деньгах, и упорно сбивали цену. Я не соглашался на полтинник, долго торговался, но в конце концов отдал за двадцать пять копеек. Потом сожалел, что так дешево.

Много позднее, уже состоявшийся исследователь Борис Фирсов, подходил к оценке того пространства с более аналитической, социологической позиции, подчеркивая особую взаимосвязь между членами того сообщества, их типологические сходства.

Если бы я тогда уже был социологом, я бы сказал, что в этой среде существовали кластеры, объединяющие людей, которые были связаны между собой некой общностью своих характеристик. <…> Их повседневные вечерние общения, соседство, одалживание соли, небольшой суммы денег, визиты друг к другу, обмены мнениями о кухне, жалобы на все то, что происходило, совместные переживания микро- и макрособытий, которые случались в жизни обитателей наших домов, – это был мир, в котором они жили. <…> Это – одна среда, которая выделялась, если вы попадали во двор летним, весенним или осенним вечером.

К сожалению, этот «раздел» жизни Бориса Фирсова оставил слабый документальный след. Поэтому в части про «двор на улице Грота» мы публикуем альбомы с рисунками, хронологически совпадающие со временем воспитания во дворе. В них можно найти как следы повседневной жизни 1930-х, так и отпечатки господствующей идеологии.